Первого сентября, в день рождения Сергея, в школе на­чались занятия. На линейке к ребятам обратился директор школы Николай Максимович Акинин:

-   Дорогие ребята, сегодня вы начинаете обучение в не­обычной школе, большинство из вас почти полностью слепы в силу ряда причин или какого-то несчастного случая. Но не замыкайтесь на своем недуге. Мы с вами можем слышать звуки музыки, пение птиц, чувствовать аромат цветов, мо­жем дружить и любить. И это тоже жизнь. Нужно нау­читься жить в темноте и не просто жить, а очень интересно, ведь жизнь дана нам один раз, я призываю вас к знаниям, к жизни.

Затаив дыхание, Сергей слушал слова директора, перед ним открывалась новая жизнь, и он смело шагнул в нее.

Вечером у себя в комнате Саша Назаров рассказывал:

-    Он и ослеп-то уже взрослым, ребята говорят, что в глаз попала щепка, вот он и воспалился, а потом перешло на другой.

-  А говорят, он немецкий язык знает, - заговорил Вася Евсягин, складывая книги в сумку.

-    Ну и что, он и по-английски разговаривает, я сам слыхал, как он книжку читал.

-  Как же ты понял, что по-английски? - засмеялся Сер­гей.

-   Так и понял...

Николай Максимович Акинин на самом деле, будучи уже слепым, закончил Казанский университет, знал не­сколько иностранных языков, свободно разговаривал на немецком и английском. Ослепнув, он задался целью помочь детям с таким недугом и возглавил одну из первых в стране подобных школ, хотя ему и предлагали другие, более вы­годные должности. Детям, лишенным возможности видеть ласковую улыбку матери, красоту цветущего сада и утрен­ний восход, он задумал открыть мир во всей его неповто­римости, используя и развивая другие чувства. Много ин­станций он прошел, какие только пороги не оббивал, пока не разрешили открыть школу. И вот школа приступила к работе.

4

Небо сентябрьским ранним утром синее-синее, одно, два облачка проплывет, и вновь чисто. Тонко свистят синички, радуясь наступающему дню, им и невдомек словно, что ско­ро наступит пора дождей и холодов. К полудню неизвестно откуда наползут грудастые, причудливые облака, подует с Волги свежий ветерок.

Сергей с братьями Евсягиными в воскресенье пошли на берег Волги. Мирно била в берег волна, кричали чайки, призывно гудели проплывающие мимо пароходы.

-  Это "Муромец прошел, - Сергей прислушался к гудку очередного парохода, - а это "Карелия" идет, слышите, как колеса гулко молотят.

-  Да ладно, обманываешь ты все, - ребята не поверили, спрашивали у окружающих и очень удивились, получив подтверждение. Ошибался Сергей очень редко.

В воскресенье вечером, уже после ужина, Сергей про­ходил мимо красного уголка школы и услышал какую-то очень волнующую, нежную музыку. Он потихоньку вошел, остановился за занавеской. Играли на фортепьяно. Музыка лилась в зал то плавно, то тревожно и вдруг оборвалась как бы на полуслове.

-   Кто здесь? - раздался голос Николая Максимовича.

Сергей растерялся, стало как-то неловко, будто его за­стали за нехорошим делом.

-   Подойди ко мне. Как тебя зовут?

Сергей робко подошел.

-   Я Сергей Анисимов, я только хотел...

-   А, новенький, ну что ж, проходи, садись вон там, на скамейку, сидя слушать музыку удобнее. Ты любишь му­зыку?

-  Я не знаю... Я люблю, как в колокола звонят, в церкви.

-   Ну, это тоже музыка... Вот послушай, Сережа.

Николай Максимович заиграл грустную мелодию, то

быстро, то очень тревожно ударяя по клавишам. Явственно ощущались тоска и безысходность. Музыка закончилась.

-  Что ты почувствовал, скажи, Сергей?

-    Жалко мне... И домой захотелось, - Сергей чуть не заплакал.

-  Вот именно, домой. Эту музыку написал великий поль­ский композитор, тоскуя по Родине, "Полонез" она назы­вается. А ты б хотел научиться играть?

-  Ну, конечно, на гармошке - на балалайке я уже умею.

Сергей и представить себе не мог, что сможет научиться

играть на фортепьяно, это было за пределом его вообра­жения.

-   Ну что ж, на гармошке, так на гармошке. Запишись в кружок баянистов, это та же гармошка, только послож­- нее. Ну, а балалайку мы с тобой как-нибудь послушаем, вот скоро у нас концерт будет, там и выступишь со своей балалайкой. А ко мне ты заходи, когда я играю, и не таись, мне ведь тоже слушатели нужны.

5

Кружок баянистов в школе вел Федоров Леонид Дмит­риевич. После занятий, под вечер, ребята собирались в од­ной из классных комнат и изучали нотную грамоту, про­бовали играть на баяне. Баянов было всего три, да и то старенькие, видавшие виды. Сразу записалось в кружок человек двадцать, потом понемногу отсеялись и остался костяк из шести человек и среди них Сергей с Сашей На­заровым. Первое музыкальное произведение, которое разу­чил Сергей, была Маленькая полька".

Сколько терпения, такта нужно иметь, чтобы научить ребят без зрения играть на этом, довольно сложном инст­рументе. К тому же почти нет специальной литературы для слепых. Леонид Дмитриевич, будучи зрячим, научился писать, как это делают слепые, пользуясь шрифтом Брайля. Иногда Леонид Дмитриевич разрешал взять на время баян в комнату, и тогда Сергей с Сашей играли поочередно, подбирали различные мелодии, пели под баян песни.

Уже на второй год, на концерте, посвященном празд­нику Октября, ребята ансамблем в три баяна под аплодис­менты зрителей играли задорно-грустную песню "Полюш­ко-поле .

В конце каждого занятия Леонид Дмитриевич играет на баяне сам разные классические вещи: Экосез" Шуберта, "Венгерский танец" Брамса, "Реквием" Моцарта и многое другое.

Сергей слушал, затаив дыхание, хотелось то плакать, то смеяться и обязательно, обязательно научиться играть самому также. Когда он первый в кружке разучил старин­ный вальс "Березка" Дрейзена и без единой запинки сыграл его, Леонид Дмитриевич долго молчал, а потом сказал:

-   Ты знаешь, Сережа, если ты захочешь, из тебя может получиться замечательный музыкант. Ты талантливый, Сергей, а талант это как чистая вода в ладонях, можно легко расплескать. Нужно очень много трудиться, очень много.

Потом добавил:

-   Если хочешь, можешь взять баян себе в комнату на­совсем, только на занятия приноси его.

Сергей был от этой похвалы как на крыльях, он выбежал из школы и быстро пошел на берег Волги, хотелось петь, кричать.

На Волге все так же в берег монотонно била волна, сновали катера, кричали чайки. Светило ласковое, майское солнце, легкий ветерок лохматил волосы. На мелководье озорные ребятишки уже купались, брызгались водой, ве­село кричали. Сергей подошел к ним.

-   Как водичка, мелкота?

Сергей в свои 15 лет считал себя уже вполне взрослым.

-   Как парное молоко, - ответил, пробегая мимо, один из них, а у самого зубы от холода клацают.

Сергей усмехнулся, потрогал воду рукой, "ничего себе парное молоко, вот бесенята". Вспомнил, как они сами у себя на речке Муратке начинали купаться чуть ли не с середины апреля. Считалось почетным искупаться первым, так сказать, открыть сезон. "Эх, как-то там ребята без меня, вот уж, наверное, опять Гришка с Ваней окуней мордами ловят или переметы наладили, - самое время".

Сергей задумался, загрустил. Вдруг к нему подбежала какая-то девушка и, по-видимому, показывая куда-то на Волгу, закричала:

-   Смотрите, смотрите, какой пароход плывет нарядный, да не там, а вон в той стороне, какое чудо...

Потом смутилась и уже тише:

-   Простите...

И убежала... И эти слова как ножом по сердцу резанули Сергея. В этот момент он почувствовал всю горечь своего несчастья, всю безысходность. А голос был очень красивый, ласковый, манящий даже.

Сергей затосковал. Внешне казалось все шло, как обыч­но. Он также посещал занятия, старательно учил уроки, играл на баяне, а вот в душе произошел какой-то надлом.

Дня через три, вечером, он, как обычно, зашел в красный уголок, где играл на фортепьяно Николай Максимович. Присел сбоку на стул.

-   Это ты, Сережа?

-   Я, Николай Максимович.

-   Ну как ты? Как занятия?

-   Все нормально.

-   Скоро каникулы, Сергей, соскучился по дому-то? Как там они?

-    Да пишут, перебиваются вроде. Вот поеду узнаю. Я вас спросить хочу, Николай Максимович... Вот вы уж взрос­лым ослепли, значит, помните все.

-   Ну конечно, помню...

-   Какая она, Волга, Николай Максимович, небо какое? Я знаю, что небо голубое, а вот представить не могу.

-  Я понимаю тебя, Сережа. Небо..? Небо красивое и Волга красивая, как музыка Моцарта, а вот в бурю Волга больше напоминает мне Бетховена. Ты слышал о великом русском композиторе Петре Ильиче Чайковском, так тот написал музыку к каждому месяцу, "Времена года" называется.

-   Но как же жить, не видя?

-А жить, Сережа, нужно и интересно жить, ты сможешь, я знаю. Вот послушай...

И комнату наполнила обворожительная музыка Бет­ховена. Николай Максимович играл "Лунную сонату".

Музыка кончилась так же неожиданно, как и началась. Казалось, с ее последними аккордами улетает душа, а тело приобретает неземную легкость.

-   Вот, Сережа, Бетховен очень многое написал будучи уже совершенно глухим, а он ведь восславлял радость жиз­ни. Представь трагедию: сочинять музыку и не слышать ее.

Сергей, потрясенный, молчал.

-   Многие люди при полном здравии теряются в жизни, другие - наоборот... Все зависит от характера, а ведь ты сильный.

-  А можно я буду учиться играть на фортепьяно?

-   Ну, конечно, можно. Приходи, я тебя буду ждать.

6

В летние каникулы Сергей отдыхал обычно в Юмратке. Приезжал за ним брат Иван. Семья бедствовала, жили все в той же задней комнате, а переднюю по-прежнему зани­мало правление колхоза "Красные пески".

Сестра Мария уже давно вышла замуж, жила в сосед­ней деревне, Иван с женой Устей и маленьким Алешкой жили в Юмратке. Летом, известно, "каждый кустик ноче­вать пустит", а вот зимой тесно. Мать и Иван работали в колхозе "за палочки", как они говорили. Платили за тру­додни мало, жили в основном подсобным хозяйством. Дер­жали две-три козы, овец с десяток, огород за домом, тем и питались. Подрастали младшие сестренки Нюра, Надя и Тоня. Старшей из них Нюре шел уже четырнадцатый год.

В эту зиму один за другим умерли бабушка Александра и дед Евдоким, почти и не лежали. Избенку продали при­езжим цыганам за три пуда пшена, фунтов пять свиного сала да два мешка картошки. Уж больно голодной и хо­лодной была прошедшая зима. Церковь на селе закрыли, так что звонарь Федор Андреевич Анисимов оказался не у дел. По старости лет, в колхозе он работать уже не мог, больше удил рыбу на Муратке, по зимам ловил силками куропаток, продавал их на базаре. Большой пятидесяти- пудовый колокол сбросили с колокольни, куда-то увезли, прочие, что поменьше, просто растащили, кто куда. В церк­ви оборудовали колхозный склад.

Многие односельчане пытались в голодные годы уехать в город, но не так-то просто было выправить метрики, то есть получить документы. Удавалось сделать это далеко не каждому.

Друзья - Гриша Уткин и Ваня Дегтев целыми днями работали в поле без выходных, встречались только по ве­черам. Семилетку они уже закончили, так что были для села вполне образованными людьми.

Стоял знойный июнь. Солнце палило нещадно. За день земля накалялась так, что не остывала даже и ночью. Ози­мые с плешинами едва поднимались до колен, яровые и того хуже. Вечером Сергей, Гришка и Ваня, захватив бре­день, направились на Муратку. Прошлись вдоль берега у ручья, - пусто, пробродили у камыша, поймали одного су­дачка и пяток окуней.

-   Давайте на быстрине попробуем, - предложил Ваня.

Сергей с Ваней тащили бредень против течения, Гриша

"батил", то есть стучал палкой по воде.

-   Заводи, заводи вперед, - кричал Ваня, - Серега, вперед затаскивай и на берег давай.

Сергей что есть силы потащил за палку, дна ногами он уже не доставал. Вдруг где-то в глубине ноги его запута­лись в сети и он почувствовал, как его утягивает вглубь. Сергей бросил палку, нырнул, пытаясь освободиться от пут.

Одну ногу удалось освободить, другая запуталась еще больше. Сергей начал уже хлебать теплую, слегка горько­ватую воду, потом потерял сознание. Очнулся он уже на берегу.

-    Ты ему язык-то, язык вытащи, - как сквозь пелену услышал он встревоженный Ванин голос.

-   Рвет, видишь, его, на бок надо повернуть.

Сергей почувствовал, как его приподняли и уложили на что-то мягкое и мокрое. Постепенно он приходил в себя, вспоминал, что с ним произошло.

-   Ну ты даешь, Серега, перепугал до смерти, - Гришка склонился над ним, подложил под голову свою рубашку.

Сергей привстал, его еще подташнивало, шатало слегка.

-  Да ты бросил бы бредень-то, если устал, шут с ним. Я смотрю, все был, был, а тут скрылся под водой и только пузыри пускает.

-  Бросил... Я-то его бросил, да он меня не пускает, ногами я запутался.

-   Мы тебя бреднем и выволокли, а то бы каюк.

-   Да, бодался бы сейчас там с окунями.

Опасность миновала, прошел и страх перед ней. А и был

ли он, страх-то? Быстро как-то все произошло. Уж когда хлебать начал, где-то там ворохнулась мысль, "а ведь так и потонуть недолго", а потом уже в полузабытье "ну, нельзя же так просто".

Ночью потянуло прохладным ветерком со стороны Вол­ги, под утро покрапал дождь, слегка барабаня по тесовой крыше. Мать вышла утром доить коз, вернулась с кастрю­лей молока радостная.

-   Вот маленький дождишка, лодырям передышка. Все­го-то брызнуло нет ничего, а глянь, как все ожило. Известно, "божья капля, что наше ведро". Даст бог еще дождичка дождемся, оно и на сутки б сейчас неплохо.

И впрямь, дня через три наладились лить теплые дожди через день да каждый день. Ожила трава на лугах, заалела дикой гвоздикой и душицей, раскрылись во всю ширь ро­машки, иные размером становились чуть ли не с кулак. Приближался сенокос. Цветы отцвели, бросили на землю семя, - вот и косить можно. Раньше не моги, если хочешь и на следующий год с сеном остаться. Тот, кто на земле веками живет, никогда во вред ей не сделает. Как у хоро­шего мастера "рука плохо не возьмет". Так говорили ис­стари, так говорят и теперь, хотя многое в жизни и меня­ется. Время - главный судья, скажет: к худу ли, к добру ли.

 Читать дальше:  продолжение Второй Части